Роковое воскресенье

Субботним вечером 21 июня 1941 года я получил увольнительную на целые сутки и пригородным поездом выехал из военного городка, где стоял наш 108-й гаубичный артиллерийский полк, в Ленинград.

В воскресенье туда должна была приехать сестра моего отца — Павла Васильевна, или просто Паля, как звал я ее в детстве. Об этом мне сообщили родители, жившие в Иванове.

На Суворовском проспекте в Ленинграде, в старом трехэтажном доме, жила дочь Пали, Зоя. К ней я и поехал. Она встретила меня, как всегда, очень тепло и радушно. Но было уже поздно, а ей надо было встать пораньше, чтобы навестить мужа, призванного в армию месяц назад. Обменявшись наскоро новостями, мы легли спать.

ИЗ СВОДКИ ГЛАВНОГО КОМАНДОВАНИЯ КРАСНОЙ АРМИИ ЗА 22.У1.1941 ГОДА

С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии...

Утром 22 июня я поехал на вокзал к поезду и долго искал Палю, но, не найдя ее, вернулся обратно. А между тем Паля была уже дома, видно, где-то я с ней разминулся. Обсудив ивановские новости, мы отправились посмотреть Ленинград. Было часов десять утра. Город жил обычной жизнью. День выдался солнечный. Мы вышли на Невский проспект, заполненный людьми и машинами. Постояли на Аничковом мосту, любуясь красотой зданий и скульптур, освещенных ярким солнечным светом.

Я рассказал Пале, как принимал участие в Первомайском параде. Полк тогда выехал в Ленинград за неделю до праздника. Несколько ночей шли тренировки на Дворцовой площади перед Зимним. Первого мая, в прекрасный солнечный день, состоялся большой парад, каких раньше не видали в Ленинграде: необычно много техники, парашютно-десантные войска, тяжелая артиллерия... Мы ехали в автомашинах, за нами тягачи тащили мощные гаубицы. Восторженное настроение, пришедшее с первыми минутами парада, не оставляло меня весь день.

А теперь мне было радостно и весело от встречи с Палей. И я и она не придали значения звучавшим из уличных репродукторов словам о правилах поведения во время воздушной тревоги. Бывая в Ленинграде раньше, я не раз слышал такие передачи и считал это естественным: ведь Ленинград — приграничный город...

Увидев по дороге домой фотоателье, мы сфотографировались. Было около 12 часов дня. Радость встречи наложила отпечаток на наши лица — они были веселыми и беззаботными. Такими и запечатлела их фотография...

Паля устала от ходьбы и дома сразу прилегла отдохнуть, а я расположился у окна и стал читать "Хромого барина" А.Н. Толстого. Около двух часов в коридоре раздался сильный шум. Паля проснулась и вышла из комнаты. Вернувшись, сказала, бледнея прямо на глазах:

— Боря, война! Дворник обходит квартиры. Говорит, чтобы запасли песок — тушить пожары от зажигательных бомб.

"Мне же надо быть в части!" — молнией пронеслось у меня в голове.

Я вскочил, сунул книгу на полку и сказал Пале, что должен ехать в полк. Она пыталась уговорить меня поесть. Но до еды ли было? Пулей выскочил на улицу. Паля побежала за мной. На улице немного успокоился,— там все было по-прежнему. Садясь в трамвай, на всякий случай попросил Палю:

— Если все это выдумка дворника, не пиши домой, что я убежал от тебя...

По дороге на вокзал смотрел на ленинградские улицы, пытаясь отыскать на них признаки начавшейся войны. Лишь перед самым вокзалом навстречу провезли зенитную пушку.

Я купил билет и сел в поезд, — все, как обычно. В вагоне моим соседом оказался майор. Как только тронулся поезд, он достал отпечатанные на машинке страницы и начал их просматривать. Мне стало видно написанное. Это был текст выступления по радио Вячеслава Михайловича Молотова о вероломном нападении гитлеровских войск на нашу страну. Значит, война действительно началась!

Мысли мои перескакивали без всякого порядка с одной на другую: "Очевидно, командование полка ничего не знало о возможном нападении — иначе меня не отпустили бы в Ленинград, да еще на субботу и воскресенье! Не попадет ли мне за то, что так поздно возвращаюсь в часть? Куда направят наш полк?"

Сойдя с поезда, сразу же увидел знакомого командира отделения. Все еще находясь под впечатлением спокойствия, царившего на ленинградских улицах, спросил его:

— Ты знаешь, что началась война?!

— С пяти часов утра, — ответил он. — По боевой тревоге полк выехал в лес, — и показал, куда идти.

Я побежал в военный городок, в свою казарму, но никого там не нашел. Койки, тумбочки, столы — все было в беспорядке.

В лесу, километрах в пяти от военного городка, встретил политрука дивизиона Суханова. Доложил, что прибыл из увольнения, объяснил причину опоздания. Но ему было не до замечаний.

В дивизионе кипела работа. Полк готовился к погрузке в железнодорожные эшелоны. Небольшая часть бойцов и командиров должна была остаться в городке, чтобы принять пополнение и сформировать новый полк. Происходил раздел имущества и людей. Мои бойцы уже были на станции, где строилась эстакада для погрузки орудий.

Всю ночь и весь следующий день мы грузили гаубицы, трактора, автомашины и ящики со снарядами на железнодорожные платформы. Меня назначили командиром отделения разведки взвода управления дивизиона вместо сержанта, переведенного во вновь формируемую часть. Всем уезжавшим выдали "медальоны" — жестяные плоские коробочки со вложенным в них листочком пергаментной бумаги. На моем было написано: "Малиновский Борис Николаевич, 1921 года рождения. Иваново, 1 Приречная, 19. Отец — Малиновский Николай Васильевич. Мать — Малиновская Любовь Николаевна".

Когда эшелон был готов к отправке, нас пришел проводить начальник гарнизона, пожилой полковник, участник гражданской войны, с орденами на груди. Он обнял командира полка и крепко поцеловал его. Мне было видно, как по лицу полковника текли слезы.

Эшелон тронулся.

Настроение у всех было приподнятое. В глубине души многие из нас мечтали совершить что-то необычное, героическое, еще не понимая, что подвиг приходит не сам собой, а дорогой воспитания стойкости, мужества, умения воевать... Каждый из нас понимал, что война принесет много горя и бед. Однако столько еще было в нас мальчишеского оптимизма, веры в близкую победу, в исключительность своей судьбы, где все задуманное обязательно должно сбываться!

Лично для меня отправка на фронт означала, что я уже не попаду на курсы младших лейтенантов. То, что мне из-за войны предстояло оставаться в армии еще какое-то время, не беспокоило: это воспринималось, как святой долг. Главное — что мечта об институте оставалась, просто теперь это отодвигалось на какой-то неизвестный срок...

В теплушке загремела песня. Ее завел замполит Степаненко, бессменный запевала нашей батареи...

...Если завтра война, всколыхнется страна

От Кронштадта до Владивостока.

Всколыхнется страна, велика и сильна,

И врага разобьем мы жестоко!

Бойцы дружно подхватывали припев.