9.5 Что делать?

Каждый раз, когда интеллектуал пытался ответить на этот вопрос и серьезно применить ответ, следовала катастрофа. Именно так обстояло в случае с неким Ульяновым в 1902 г. Таким образом, не претендуя на то, что могу сравнивать себя с ним, буду воздерживаться от предложения любого лекарства от болезней нашего мира. Но так как я озабочен тем, что я видел в моем путешествии по этому раннему ландшафту информационной эпохи, я хотел бы объяснить мою воздержанность, говоря от первого лица, но думая о моем поколении и моей политической культуре.

Я пришел из времени и традиций левого фланга индустриальной эры, одержимый идеей, написанной на гробнице Маркса в Хайгете, его (и Энгельса) 11-м тезисом на Фейербаха. Преобразующее политическое действие было конечной целью действительно значимого интеллектуального усилия. Я до сих пор верю, что эта установка содержит значительную долю великодушия и, безусловно, менее эгоистична, чем нормальное деланье бюрократических академических карьер, не возмущаемое трудом людей всего мира. И в целом я не думаю, что деление на правых и левых интеллектуалов и социальных ученых даст значительные различия в качестве учености этих двух групп. В конце концов, консервативные интеллектуалы так же участвуют в политическом действии, как и левые, часто проявляя малую терпимость по отношению к своим врагам. Таким образом, проблема не в том, что политические убеждения уменьшают интеллектуальную креативность. Многие из нас в течение долгих лет научились жить с напряжением и противоречием между тем, что мы открыли, и тем, что мы хотели бы видеть случившимся. Я рассматриваю социальное действие и политические проекты неотъемлемыми для модернизации общества, которое явно нуждается в переменах и надежде. И я надеюсь, что эта книга, поднимая некоторые вопросы и предоставляя эмпирические и теоретические элементы для их рассмотрения, может внести свой вклад в информированное социальное действие в целях социального изменения. В этом смысле я не являюсь и не хочу быть нейтральным, отгородившимся наблюдателем человеческой драмы.

Однако я видел так много введенных в заблуждение жертв, так много тупиков, порожденных идеологией, и такие ужасы, вызванные искусственными эдемами догматической политики, что я хочу привить здоровую реакцию против попыток формировать политическую практику в соответствии с социальной теорией или с идеологией. Теория и исследования вообще, так же как и в этой книге, должны быть рассмотрены как средства для понимания нашего мира и судимы исключительно за свою точность, строгость и релевантность. То, как и для какой цели эти орудия используются, должно быть исключительной прерогативой самих социальных акторов, в специфических социальных контекстах и от имени их ценностей и интересов. Довольно метаполитики, довольно "maitres a penser", довольно интеллектуалов, претендующих на роль таковых. Наиболее фундаментальное политическое освобождение состоит в освобождении самих себя от некритической приверженности теоретическим или идеологическим схемам, в конструировании своей практики на основе своего опыта, используя любую доступную информацию или анализ из множества источников. В XX в. философы пытались изменить мир. В XXI в. настало время интерпретировать его по-другому. Отсюда моя бдительность, которая не есть безразличие к миру, обеспокоенному тем, что он сам обещает в будущем.